История России. XVII—XVIII века. 7 класс - Черникова Т.В. 2016

ЭПОХА ПЕТРА I
Действующие лица

ЗАРИСОВКИ К ПОРТРЕТУ ПЕТРА I

Петр в Саардаме. «Путешествуя по чужбине, Петр решил сохранить в тайне свое царское звание и уклониться от шумных торжеств, чтобы оставить себе больше времени для работы и учения. Петр, отделавшись от посольств, поехал один. Он поспешил в Голландию, чтобы увидеть Саардам, о котором ему много наговорили работавшие в Москве, в Архангельске и Воронеже саардамские плотники; подъезжая к Саардаму, Петр вдруг увидел старого кузнеца Киста, некогда работавшего в Москве, а теперь мирно ловившего с лодочки угрей. Петр окликнул Киста. Кист не поверил глазам, увидев московского царя в одежде голландского плотника — в красной куртке, белых холстинных шароварах, с лакированной шляпой на голове… Но скоро он убедился, что перед ним действительно царь московский. Петр сошел с бота и стал просить Киста дать ему комнату в своем доме.

Поселившись у Киста, Петр со следующего же утра начал рабочую жизнь. Он записался плотником на корабельные верфи и каждый день, лишь взойдет солнце, шел на работу. Но… не прошло и недели, как ему уже пришлось проститься с надеждой остаться неузнанным. Он сам невольно выдавал свою тайну: властные манеры, повелительный голос — все это внушало подозрение саардамцам, что к ним явился не простой плотник. Загадочному иностранцу до всего было дело. Его видели всюду, на всех фабриках и заводах, и везде о нем рассказывали удивительные вещи. По Саардаму шел уже большой говор, что под именем Петра Михайлова скрывается какой-то знатный иностранец. Вдруг один саардамский плотник получает от сына, жившего в Москве, письмо с сообщением об отъезде русского царя в Голландию и с перечислением примет, по которым можно тотчас узнать Петра: трясение головы, судороги на лице, сильное размахивание правой рукой и небольшая бородавка на правой щеке. Письмо пошло по рукам и жадно перечитывалось во всех домах Саардама. Все пристали к Кисту. Кист стойко хранил тайну, но это оказалось не под силу его супруге, которой он имел неосторожность открыть все и которая начала отвечать на вопросы людей весьма прозрачными намеками» (А. А. Кизеветтер. «Петр I за границей»).

Петр в Амстердаме. «16 августа 1697 г. состоялся торжественный въезд посольства в Амстердам. В его свите находился Петр, специально прибывший из Саардама…

В Амстердаме было достигнуто соглашение о том, что волонтеры будут обучаться кораблестроению на верфи Ост-Индской компании. Как только об этом стало известно Петру, он, не желая тратить зря ни одной минуты, ночью стал собираться в Саардам, чтобы оттуда привезти вещи и инструменты.

Конец августа и начало сентября прошли в усвоении премудростей кораблестроения, причем Петр работал с топором как простой плотник. 9 сентября был заложен фрегат, над сооружением которого трудились волонтеры. В середине ноября фрегат «Петр и Павел» был спущен на воду. Царь и другие волонтеры получили соответствующие аттестаты. Корабельный мастер Поль засвидетельствовал, что «Петр Михайлов, находившийся в свите великого московского посольства… был прилежным и разумным плотником… кроме того, под моим надзором корабельную архитектуру и черчение планов его благородие изучил так основательно, что может, сколько мы сами разумеем, в том и другом упражняться…» (Н.И.Павленко. «Петр Первый и его время»).

Народные толки о Петре. «Тучи закрыли просвет; небо и Нева потемнели. Маленькая кучка людей, на плоском, едва черневшем плоту, казалась одинокой и потерянной…

— А что, соколики, — начала Киликея, — а что, правда ли, слыхала я давеча, здесь же, в Петербурге, на Обжорном рынке: государя-де ныне на Руси нет, а который и есть государь — и тот не прямой, природы не русской и не царской крови, а либо немец, немцев сын, либо швед обменный? Заспорили, кто Петр.

— Я, батюшки, знаю, все про государя доподлинно знаю, — подхватила Виталия. — Слыхала я о том на Керженце от старицы, бродящей нищей, да крылошанки Вознесенского монастыря в Москве о том же сказывали точно: как-де был наш царь благочестивый Петр Алексеевич за морем в немцах, и ходил по немецким землям, и был в Стекольном царстве¹, а в немецкой земле Стекольное царство держит девица, и та девица, над государем ругаючись, ставила его на горячую сковороду, а потом в бочку с гвоздями заковала да в море пустила.

— Нет, не в бочку, — поправил кто-то, — а в столп закладен.

— Ну, в столп ли, в бочку ли, только пропал без вести — ни слуху, ни духу. А на место его явился оттуда же, из-за моря, другой. И в те поры никто его не познал. А как скоро на Москву наехал, — и все стал творить не по-русски: у патриарха благословения не принял; к мощам московских чудотворцев не пошел, потому-де знал — сила Господня не допустит его, окаянного, до места свята; и гробам прежних благочестивых царей не поклонился, для того что они ему чужи и весьма ненавистны.

Никого из царского рода, ни царицы, ни царевича, ни царевен не видел, боясь, что они обличат его. Народу в день новолетия не показался, чая себе обличения, и во всем по-расстригиному поступает: святых постов не содержит, в церковь не ходит, в бане каждую субботу не моется, живет с погаными немцами заедино, и ныне на Московском государстве немец стал велик человек: самый ледащий (пропащий) немец теперь выше боярина и самого патриарха. Да он же с немками всенародно пляшет: пьет вино не во славу Божию, а нелепо и безобразно, как пропойцы кабацкие, валяясь и глумясь во пьянстве: своих же пьяниц одного святейшим патриархом, иных же митрополитами и архиереями называет, а себя самого — протодиаконом, всякую срамоту со священными глаголами смешивая, велегласно вопия на потеху своим немецким людям, паче же на поругание всей святыни христианской…

Вдруг одна из слушательниц, доселе безмолвная баба Олена Ефимова, с очень простым, добрым лицом, заступилась за царя.

— Мы как и сказать не знаем, — проговорила она тихо, точно про себя, — а только молим: обрати, Господи, царя на нашу христианскую веру!

Но раздались негодующие голоса:

— Какой он царь? Измотался весь. Ходит без памяти.

— Мироед! Весь мир переел…

— Царя трижды хотели убить, — покачал головой старец Корнилий, — да не убьют: ходят за ним бесы и его берегут.

— Батюшки родимые! — всплеснула руками Киликея-кликушка, как будто пораженная внезапно мыслью, — ведь все, все к одному выходит: царь-то Петр и есть…

Она не кончила, на губах замерло страшное слово.

— А ты как думала? — посмотрел на нее острыми, точно сверлящими, глазками старец Корнилий. — Он самый и есть… антихрист» (Д. С. Мережковский. «Петр и Алексей»).

Из Генерального регламента. Коллегиям сидение свое иметь во всякой неделе, кроме воскресных дней, и господних праздников, и государских ангелов (именин)… президентам в Сенатскую палату съезжаться, в самые кратчайшие дни в шестом часу, а в долгие в восьмом часу, и быть по пять часов. А ежели важные дела случатся, то долженствует, несмотря на помянутое время и часы, съезжаться и те дела отправлять; а канцелярским служителям сидеть во все дни и съезжаться за час до судей (полноправные члены коллегий — президент, советники, асессоры), а за всякий раз небытия месяц, а за час недосидения неделя вычета жалованья…

Президенты и вице-президенты имеют смотреть, чтоб служители при коллегиях, канцеляриях и конторах должность свою знали… (от) пития, лжи и обманства удерживали и чтоб в одежде чисто содержались, а в обхождении недерзостно поступали. Буде же увещания и обучение не поможет и надежды ко исправлению не будет, то такого служителя наказать отнятием чина или весьма (совсем) отставить.

Об обучении дворянских недорослей. «При Петре появился новый вид службы дворян — обязанность учиться. Трудно даже сказать, какую обязанность — службу или обучение — дворяне считали для себя более обременительной.

Учебные заведения, созданные при Петре, напоминали казарму, а учащиеся рекрутов. Учащихся из числа дворянских рекрутов, как и рекрутов из крестьян и горожан, набирали принудительно.

В 1715 г. Петр учредил Морскую академию. Современник отметил, что «в обширной России не было ни одной знатной фамилии, которая бы не обязывалась выслать в эту академию сына или другого родственника от 10— до 18-летнего возраста». В инструкции для Морской академии есть пункт, написанный самим царем: «Для унятия крика и бесчинства выбрать из гвардии отставных солдат и быть им по человеку во всякой каморе, во время учения иметь хлыст в руках; и буде кто из учеников станет бесчинствовать, оных бить, несмотря какой бы он фамилии ни был, под жестоким наказанием, кто «поманет», т. е. сделает поблажку» (Н.И. Павленко. «Петр Первый и его время»).

Наказание за казнокрадство. «Я ездил смотреть князя Гагарина, повешенного недалеко от большой новой биржи. Он был прежде губернатором всей Сибири и делал, как говорят, очень много добра сосланным туда пленным шведам, для которых в первые три года своего управления истратил будто бы до 15 000 рублей собственных денег. Его вызвали сюда, как говорят, за страшное расхищение царской казны. Он не хотел признаться в своих поступках и потому несколько раз был жестоко бит кнутом. Когда князь Гагарин был уже приговорен к виселице и казнь должна была свершиться, царь, за день перед тем, словесно приказывал уверить его, что не только дарует ему жизнь, но и все прошлое предаст забвению, если он признается в своих, ясно доказанных, преступлениях. Но несмотря на то что многие свидетели, и в том числе его сын, на очных ставках убеждали в них более, нежели сколько было нужно, виновный не признался ни в чем. (Сведения Ф. В. Берхгольца не вполне точны. Известно письмо князя М. П. Гагарина Петру I, в котором он признает себя виновным и просит помилования. Однако на следствии он не назвал своих сообщников и, возможно, поэтому не был помилован.) Тогда он был повешен перед окнами Юстиц-коллегии в присутствии государя и всех своих здешних знатных родственников. Спустя некоторое время его перевезли на то место, где я видел его висящим… Он был одним из знатнейших и богатейших вельмож в России; оставшийся после него сын женат на родной дочери вице-канцлера Шафирова. Этот молодой Гагарин теперь далеко не в том положении, в каком был. После смерти отца его разжаловали в матросы, и он лишился также всего состояния, потому что все большие поместья и вообще все имущество его отца были конфискованы. История несчастного Гагарина может для многих служить примером: она показывает всему свету власть царя и строгость его наказаний, которая не отличает знатного от незнатного» (Дневник камер-юнкера Ф.В.Берхгольца. 1721-1725 гг.).

Вопросы и задания

1. Что нового о времени Петра I вы узнали из прочитанных фрагментов? 2. Чем, на ваш взгляд, Петр I отличался от своих предшественников на российском престоле? В чем он походил на них? 3. Что вы можете сказать о современниках Петра — знатных персонах, рядовых дворянах, простолюдинах? Отличались ли они от своих отцов и дедов? 4. Что, на ваш взгляд, рождало слухи о царе-Антихристе и конце света? 5. Что привлекает вас в действиях царя, а что отталкивает? 6. Можно ли оценивать личность Петра однозначно? Свой ответ аргументируйте анализом фактов.

Б.П.ШЕРЕМЕТЕВ — ПЕРВЫЙ РОССИЙСКИЙ ФЕЛЬДМАРШАЛ

Борис Петрович Шереметев родился 25 апреля 1652 г. Службу начал в 13 лет стольником и сидел в этой должности довольно долго. Только в 30 лет, в 1682 г., он дослужился до чина боярина и в дальнейшем исполнял дипломатические и военные задания.

Как дипломат, под началом В. В. Голицына он участвовал в заключении выгодного для России «вечного мира» с Речью По-сполитой в 1686 г. Правительница Софья оценила заслуги боярина — пожаловала его серебряной позолоченной чашей, атласным кафтаном и крупным денежным даром в 4 тыс. рублей.

Но Борис Петрович рассорился с фаворитом Софьи князем Голицыным, и вскоре его отправили в почетную ссылку в Белгород — командовать войсками, которые должны были охранять южные рубежи от набегов татар. Однако нет худа без добра. Боярина не было в столице во время переворота 1689 г. И ему не пришлось выбирать между правительницей Софьей и ее сводным братом царем Петром.

Петр поначалу не очень доверял Шереметеву, однако счел возможным дать ему ряд дипломатических поручений во время поездки в Европу Великого посольства. Шереметев побывал в Вене, Риме, Венеции и даже на Мальте, где русского посла удостоили звания кавалера ордена мальтийских рыцарей. Так что в Москву он вернулся, изрядно расширив свой кругозор, с рыцарским крестом, и когда Петр принялся резать бороды и подолы русских кафтанов, Шереметев расстался с этими атрибутами русского человека даже с удовольствием, не в пример многим родовитым особам.

Далее началась и уже до смерти не прекращалась деятельность Шереметева на военном поприще. Во время «конфуза» под Нарвой Борис Петрович отличился с самой неблаговидной стороны. Высланный вперед для преграды наступавшим шведским войскам, он занял единственную дорогу на Нарву со стороны Ревеля. Дорога проходила между двух утесов, и ее никак нельзя было обойти, так как вокруг простиралась трясина. Войска Шереметева контролировали также два моста через местную речушку. Однако при появлении неприятеля Шереметев послал предупреждение в лагерь под Нарвой, а сам стал спешно отступать, забыв даже разрушить мосты. Шведы подошли к Нарве почти на плечах отряда Шереметева. Дальше произошла катастрофа, о которой вы уже знаете. Шереметев во главе конницы вплавь форсировал реку Нарву, утопив при этом тысячу человек, что составило шестую часть всех потерь России во время «конфуза» под Нарвой.

Но по иронии судьбы вместо нагоняя Шереметева ожидало повышение по службе. Царь потерял под Нарвой почти весь офицерский корпус, и выбора у него не было. Он назначил Шереметева командующим всеми российскими войсками в Прибалтике. Шереметев, в свою очередь, извлек уроки из нарвской эпопеи. Он стал действовать очень осторожно, собирал досконально сведения о расположении и численности противника, а нападал неожиданно и только имея изрядный перевес сил. Он часто медлил, чем доводил царя до бешенства. Царю приходилось направлять Шереметеву не одно грозное письмо, принуждая его действовать. А Борис Петрович гнул свою линию, и спасало его от царского гнева только то, что в конце концов он решался на «баталию» и выигрывал ее.

Настоящее завоевание Россией прибалтийских владений Швеции началось со сражения под мызой Эрестфер. В Эрестфере Шлиппенбах сосредоточил 7-8 тыс. пехотинцев и конников для нападения на Печоры. Шереметев собрал до 18,8 тыс. войск, две трети которых уже составляли драгуны (т.е. реформированные войска), и 29 декабря 1701 г. сам напал на шведов. Непосредственно в сражении участвовало со шведской стороны 3,2 тыс. человек, с русской -10 тыс. человек. Первая атака драгун была отбита картечью, тогда Шереметев ввел в действие свою артиллерию и пехоту. После пятичасового боя шведы бежали в Дерпт. Русские захватили заготовленный шведами для похода в псковские пределы провиант и фураж, а также 150 пленных и 16 пушек. Победу, или, как тогда на модный иностранный манер говорили, «викторию», праздновали и в Пскове, и в Москве. Реляцию (извещение) о победе Борис Петрович отправил 2 января 1702 г. «с сынишкою своим Мишкою», а вскоре в Псков прискакал любимец Петра поручик Меншиков с орденом Андрея Первозванного и вестью о пожаловании Шереметеву чина фельдмаршала.

Но медлительность Шереметева привела в конце концов к тому, что его отправили подавлять Астраханское восстание, а чтобы он и там не медлил, приставили к нему соглядатаем гвардейского сержанта Щепотьева.

Как истинный сын своего времени, Борис Петрович был очень корыстен, но не крал из казны, подобно Меншикову, а обладал удивительным даром выклянчивать у царя поместья и подарки, расписывая в ярких красках свою «нищету и убогость». К концу жизни он был одним из богатейших людей России, что, впрочем, не истребило его обычая постоянно говорить и писать о своем бедственном материальном положении.

Как аристократу, Шереметеву должно было претить общество выскочек типа Меншикова, но, как родовитый вельможа петровского времени, он понимал, что расположение царя делает таких людей почти всесильными. Долгое время фельдмаршал был в приятельских отношениях с Меншиковым. Меншикову это льстило, а Шереметеву было выгодно, потому что часть полученных от царя деревень с крепостными было дано с подачи царского любимца. Однако постепенно отношения между ними портились, и в конце жизни фельдмаршала он и Меншиков стали врагами, причем инициатива исходила от Бориса Петровича, к старости все более остро воспринимавшего фавор у царя своего безродного «братца» (так он называл в письмах Меншикова) и собственную второстепенную роль. Здесь, правда, надо было обижаться не на Алексашку, а на Петра, которому нравились люди живые, бесшабашные и талантливые, каким и был Алексашка.

Конец жизни Шереметева был омрачен частыми болезнями, переживаниями, подозрениями царя. Последние появились после того, как Шереметев, написав царю, что занемог, не явился на суд над царевичем Алексеем и, следовательно, не подписал ему смертный приговор. До сих пор историки точно не знают: была ли болезнь фельдмаршала настоящей или мнимой.

Еще в 1712 г. 60-летний Шереметев просил Петра отпустить его на покой в Киево-Печерский монастырь, но вместо этого царь велел старому вдовцу жениться на 26-летней царской родственнице Анне Петровне (урожденной Салтыковой), которая была вдовой царского дяди Льва Кирилловича Нарышкина. Ослушаться Петра Шереметев не мог, пришлось жениться и продолжать службу.

В 1718 — начале 1719 г. Борис Петрович совсем расхворался. 20 марта 1718 г. он составил завещание, в котором просил похоронить себя в Киево-Печерской лавре рядом с могилой сына Михаила. 17 февраля 1719 г. первого русского фельдмаршала не стало. Последняя его воля, однако, не осуществилась. Царь Петр привык распоряжаться своими подданными, и живыми и мертвыми. По царскому приказу Бориса Петровича похоронили в Александро-Невской лавре в Петербурге (По книге Н.И. Павленко. «Птенцы гнезда Петрова»).

Вопросы и задания

1. Что нового об истории России петровского времени вы узнали из рассказа о судьбе Б. П. Шереметева? 2. Чем Шереметев походил на своих родовитых предков? Что выдавало в нем вельможу именно петровского времени? 3. Можно ли назвать Шереметева «птенцом гнезда Петрова»? Свой ответ обоснуйте.